Когда время судья и палач. Психологическая драма с криминальным событием - Алена Бессонова

предлагали за неё баснословную сумму. Удержался, не продал. Понял, что он один из немногих, владеющих сокровищами старины. И лоскут медной ткани заразил. Заставил метаться в поисках, ловчить. Не каждый может. Он смог. Через несколько лет изнурительной и тайной страсти он способен был зубами вгрызться в древний курган, если бы только знал, что там захоронено единственное и неповторимое. И если бы знал… что уникум никто и никогда не отнимет. И золото ему нужно не для того, чтобы вкусно есть, а чтобы покупать… отбирать… заставлять других воровать бесценные вещи.

Чудь положил на место кусочек медной ткани, теперь самый дешёвый в его коллекции, и потрогал мизинцем рядом, стоящий предмет, накрытый шелковым китайским платком. Эту новинку он выменял на собственный паспорт у морского бродяги-иностранца совсем недавно. Моряк, наверное, не знал цены своей «игрушке» — Чудь читал в журнале, что за подобную редкость один американский коллекционер отвалил почти миллион долларов.

Чудь прожил несколько минут бурной и сладкой жизни в своей кладовке. Сидя на корточках, раскачивался, как хмельной… Затем встал, пошёл на выход, прикрыл за собой дверь. Послышался горловой, ласковый рокот росомахи.

Ровно через десять минут свет в кладовке погас. Старик подошёл к кожаной куртке, которую много лет и в любое время года носил вместо пиджака, вынул из её кармана монету, потёр пальцами:

— Зачем мне баба? Это монетка успокаивает лучше…

Он держал в руках юбилейный рубль 1977 года, выпуск которого был приурочен к 60-летию Советской власти. Он выкупил её за большие деньги у старого еврея, которому запретили выезд в Израиль в связи с его работой в секретном ведомстве. На аверсе[17] монеты на символе науки у атомов имелось ошибочное изображение трёх орбит с электронами вместо четырёх. Орбиты отчётливо напоминали звезду Давида. Символ «мирового сионизма» был обнаружен в пересечении орбит трёх электронов. Но и это ещё не всё: стилизованный могендовид красовался прямо перед носом Ленина и сильно напоминал кукиш, при этом обращённый прямо к Вождю мирового пролетариата. Монеты по приказу КГБ изъяли из обращения, однако совсем малое их количество было припрятано людьми заинтересованной национальности. Каким способом они сумели вынести их с монетного двора неизвестно. Деньга действовала на Чудя магически: она успокаивала и умиротворяла. Постояв так, теребя металлический кругляшок, старик с довольной улыбкой сунул её обратно и проковылял к кровати, сбросил халат, юркнул под одеяло. Заснул мгновенно. Дышал ровно и глубоко…

2010 ГОД. Сартов

Ольга шла по садовой дорожке к дому. У скамейки остановилась, присела. После визита к вдове Бориса Романовского было о чём подумать. Аэлита, так звали жену погибшего на далёком Севере героя-лётчика, наговорила ей много. Воспоминаний было в избытке и это понятно: жизнь супруги прожили длинную, но ничего, кроме маленького ещё военного эпизода, Ольгу не заинтересовало. В своей послевоенной жизни Романовский участвовал почти во всех конфликтах, в которые ввязывалась страна. Домой возвращался с орденами и медалями. Дважды ранен, но легко. Был период, когда Романовский работал в спасательной авиации на Севере. Таскал на вертолётах нефтяные вышки, вывозил людей с обледеневших сейнеров. Он штучный пилот. Тех, кто могли в такую погоду летать немного. Друзья-сослуживцы его уважали.

Только в долгой беседе со вдовой Ольги показалось, что рассказывала о муже Аэлита Ильинична довольно бесстрастна, как будто произносила заученные и много раз повторённые фразы. Вероятно, Борис Максимович брал жену на встречи ветеранов с населением и сейчас в горе Аэлита Ильинична просто механически повторяла всё, что много раз говорила на прошлых людных посиделках. Чтобы сбить вдову с давно наезженной колеи Ольга, чуть улыбнувшись, спросила:

— Откуда у вас такое странное и совсем не наше имя?

Женщина оживилась, сверкнула потускневшими от времени глазами:

— От бати. Он у нас был страстный любитель фантастики. Двух сыновей назвал Марс и Юпитер, а меня Аэлитой. Мальчишки после школы приспособили свои имена: один стал Максимом, другой Петром. Только я осталась Аэлитой. Боря звал меня полным именем, а муж, Литой…

— Муж?! — удивилась Ольга.

— Ой! — спохватилась вдова и приложила ладонь к губам, будто запечатала.

— А Бор…

Но Романовская не дала гостье договорить, отвела ладонь и, взмахнув ею, с отчаянием выкрикнула:

— Мой первый муж! — выкрикнула и затихла.

Ольга поняла: торопить нельзя. Чуть погодя Аэлита Ильинична уже спокойнее произнесла:

— Я ведь замуж впервые вышла в конце войны, а за Борю уже после.

— Ваш первый муж погиб?

Женщина внимательно посмотрела на Ольгу, решая отвечать на вопрос или нет, но всё же с усилием расщепляя мгновенно ссохшиеся губы, вытолкнула:

— Юра совершил военное преступление и, боясь разоблачения, бежал…

— Преступление? — удивилась Ольга.

— Я не хотела в разговоре о Боре трогать эту тему, но думаю вы и сами бы докопались, раз взялись разбираться в его смерти. Уверена, всю его жизнь прошерстили… Так, чего уж скрывать?

— Борис Максимович имел к этому отношение? — больше наугад спросила Ольга.

— К сожалению, имел. Но не к самому преступлению… Кк побегу…

— Расскажите?

Аэлита Ильинична перевела взгляд на стену гостиной, ту на которой висела фотография молодого Бориса Романовского на фоне трофейного «хейнкеля», с красными звёздами поверх замалёванных белой краской немецких крестов. Борис на снимке совсем ещё зелёный, неуклюжий, со взглядом небесно-голубых глаз, устремлённых в небо.

— Эту фотографию Борис сделал для мамы, — Аэлита Ильинична поднялась и подошла к фото, — Романовский выпросил на время у кладовщика Ефима Мессиожника новый комбинезон, кожаный шлем, лётные очки во весь лоб и штурманский планшет на ремне. Я люблю этот снимок… — Аэлита Ильинична, едва касаясь, указательным пальцем провела по запечатлённому на ней корпусу самолёта и тихо, будто только для себя добавила, — на нём летал мой муж Юрий Костюхин. Это всё, что от него мне осталось…

Ольга мысленно ахнула:

— Неужели эта фотография — память о единственном человеке, которого она любила и любит до сих пор?

— Хотя нет! Какая я дура, однако… — вскинулась Романовская, — ещё у меня остался его сын, но он носит фамилию Романовского. Юрий Борисович Романовский давно отрезанный ломоть. Он вырос, завёл семью и живёт не с нами и даже не в нашей стране. Только эта фотография напоминает мне о его отце… Вы даже представить себе не можете какой Юрка красавец! — Ольге показалось, что вдова посвежела, будто сбросила с плеч десяток лет: голос зазвенел, слова зачастили, даже руки взлетели, как крылья. — Сколько девок за ним бегало, а он выбрал меня! А как ухаживал?! Будто я Королева! Юра, не стесняясь, целовал мои руки, приговаривал: «Целовать, Литочка, — в древности значило «желать целости», то есть здоровья. Пожелание здоровья сопровождали лобзанием, а я желаю тебе долгого здоровья на всю отмеренную нам жизнь…». От Борьки